...Положение и статус татарского языка в Республике Татарстан в последнее время стали объектом серьезного внимания и дискуссий. Поэтому и мне хотелось бы поделиться некоторыми своими соображениями по этому поводу, тем более что, на мой взгляд, есть определенные основания для беспокойства за судьбу татарского языка...
Взглянем вначале на ситуацию с языком.
Татарский язык официально был провозглашен государственным, была принята и соответствующая программа для реализации этого закона. Были открыты школы, курсы, татарская речь чаще, чем лет двадцать назад, звучит на улицах Казани, определенная часть школьников вполне прилично изъясняется по-татарски. Но вопрос остается — стал ли или, правильнее сказать, становится ли татарский язык действительно государственным в Республике Татарстан? Ответ на этот вопрос, в общем, достаточно прост: не стал и, если не предпринять для того серьезных усилий, вряд ли станет.
И тут, как мне представляется, необходимо довольно четко обрисовать некоторые общие положения...
С сожалением приходится констатировать, что татарский народ в большинстве своем абсолютно равнодушно смотрит на судьбу своего языка, в нас как в нации пропадает, если уже вообще не пропал, инстинкт самосохранения, и, похоже, пропал в нас какой-то стержень духовности — у нас процветает языковая безответственность. Город по-татарски так и не заговорил, а деревня, как это ни горько признавать, растеряв многие свои интеллектуальные традиции, во многом общается по-татарски и развивает татарский язык скорее в силу привычки. И мои личные впечатления, и знакомство с исследованиями языковедов, и публикации в газетах подтверждают: большинство людей к языку относится лишь с одной точки зрения — нужен язык или не нужен. Вот для разговора на кухне или с соседской бабушкой он, вроде бы, нужен, а как выйдешь за околицу, он оказывается уже лишним, можно вполне обойтись и русским. Такой, с позволения сказать, «прагматичный» подход к языку, который там и тут демонстрируют представители разных поколений, не то что удручает, он кажется мне жутким, варварским, кощунственным. Человек, даже рассуждающий на эту тему, мне представляется нравственно ущербным.
Давайте же задумаемся: разве язык для нас это только инструмент общения, который может износиться, стать ненужным и который за ненадобностью можно просто выбросить? Следуя такой логике, можно тогда совсем уж далеко зайти и заявить, что наиболее нужный язык для всех сегодня — это английский, и все остальные языки просто не нужны. Неужели в нас пропало понимание того, что язык, шлифовавшийся, развивавшийся веками, который наши деды и прадеды несли через испытания и сберегли, несмотря на все трудности, этот самый язык является нашим богатством, нашим наследием, и за него, за его судьбу все мы, представители нынешнего поколения татар, несем полную ответственность. И любой язык — это нерукотворное чудо, которое надо беречь. Нет языков малых и больших, нет языков нужных и ненужных, перспективных или неперспективных, и не количеством носителей определяется эта самая «нужность». Культура человеческая тем и богата, что в ней присутствует огромное многообразие самых разных языков и языковых традиций. Звучит это, вероятно, несколько напыщенно, высокопарно, но ведь это на самом деле так.
При этом мне вспоминается такой случай из своей студенческой жизни. Будучи студентом историко-филологического факультета Казанского университета я неоднократно выезжал в составе археографической экспедиции в разные районы Советского Союза, где проживают татары, с целью сбора старинных рукописей и книг. И вот в одной из деревень встретились мы все с местным председателем колхоза, к тому же не простым, а Героем Социалистического Труда. Наш руководитель, профессор Миркасым Усманов, довольно долго объяснял ему цели нашего вояжа, говорил, как всегда, красиво и убедительно, и председатель был внимателен и учтив. Когда общий разговор закончился, когда наш шеф ушел по своим делам, председатель обратился ко мне с вопросом, который, по-видимому, его занимал во время беседы и который он так и не решился задать Усманову: «Вот я произвожу мясо и молоко для государства, это людям нужно, а ваши книги, кому они нужны?» Я был в шоке. Оказывается, люди так откровенно могут выразить свою сущность: у нас есть потребности в пище, но у нас нет потребности в духовности. Эпизод этот так врезался в память, и все чаще вспоминаю его я в последнее время: не становимся ли мы все такими вот «председателями»? И такое отношение встречается, увы, на каждом шагу.
Мы равнодушно смотрим на то, что абсолютное большинство объявлений, вывесок, названий, выполненных на татарском языке в городе Казани, содержат ошибки, либо орфографические, либо стилистические. Иногда одну-две, иногда пять-шесть. Попробуйте представить и смоделировать себе такую ситуацию с русским языком. Это же будет воспринято как оскорбление языка, и тут же поднимется негодующий шквал обвинений. И совершенно правильно, совершенно справедливо. Такой должна быть реакция нормального человека. Иное дело— надписи по-татарски. Ошибки встречаешь, куда ни глянь, это действительно неприятно, об этом часто пишут в татарских газетах — и на этом все заканчивается... В столице Татарстана, по-видимому, не найдешь ответственных за безграмотное обращение со вторым «государственным» языком.
Органы республиканской власти татарский язык по-настоящему не используют, он является здесь лишь чем-то вроде красивой декорации. На сессиях Государственного совета лишь два-три депутата выступают на татарском языке. Большинство из остальных предпочитают выражать свои мысли на плохом русском. Боюсь, правда, что, в случае их перехода на татарский, это будет плохой татарский.
В последнее время, с легкой руки «папы-юриста», громче звучит критика в адрес Министерства образования. Дескать, слишком много часов в школе выделено преподаванию татарского языка. На мой взгляд, это не случайная критика, поскольку изначально и в этом важнейшем деле также было допущено немало ошибок. Наша образовательная система в стремлении реализовать республиканский Закон о языках поступила во многом по старинке, по-советски, попытавшись взять непростую проблему обыкновенным навалом. Открылись новые татарские школы, классы, гимназии, особенно много в городах. Все, вроде бы, неплохо. Но где найти сразу столько подготовленных, квалифицированных кадров, способных продуктивно работать в специфической городской среде, в городе, где основная часть населения, в том числе и татар, привыкла общаться по-русски?
Поэтому на помощь поначалу пришли учителя с физическим, биологическим, математическим и даже физкультурным образованием. Казалось бы, что проще — преподавать язык! Умеешь по-татарски говорить, значит, и преподавать сможешь. Ясно, что так поступать было нельзя, это явилось серьезной ошибкой, и знания языка школьниками это не улучшило, скорее наоборот, подобная практика не способствовала положительному восприятию детьми и родителями изучения татарского языка.
Проблема с кадрами в последнее время не стоит так остро, как лет десять назад. Хотя и по сей день текучесть кадров учителей негативно сказывается на общем качестве преподавания татарского языка: у каждого свой подход, свои требования. А что мы получаем в итоге? В данном случае, на мой взгляд, большинство учителей должны быть горожанами, хорошо понимающими психологию городских жителей. Вчерашний сельчанин, даже имея прекрасное образование и талант, не обязательно сразу же готов психологически работать в городской школе.
Вообще в образовательной политике следовало бы, на мой взгляд, действовать по-иному. Надо было лучше учесть ситуацию, особенно в городах. Надо было с самого начала обращать внимание не на количество, а на качество. Вот как я, например, представил бы эту ситуацию. В разных районах города открылись бы несколько школ с преподаванием на татарском языке, иначе говоря, татарских школ (можно их назвать гимназиями). Поначалу их число невелико — допустим, их всего шесть-семь, одна на район. Общая цель — постепенное превращение этих школ в элитные учебные заведения. Школы оснащаются по последнему слову техники. Кадры для работы в них проходят жесточайший отбор, по самым строгим критериям, причем ставки для учителей здесь более высокие, чем в остальных школах. (Неужели бюджет республики не потянет? Может, не купим пару хоккеистов?) Постепенно формируется конкурс и среди поступающих в данные школы. Основательно осмыслены и стандартные учебные программы — школы можно сделать с разным уклоном: математическим, физическим или гуманитарным.
Что можно было бы получить в результате: если качество обучения в такой татарской школе было бы по-настоящему высоким, тогда и наши «прагматики» потянулись бы в них. Получилось же так, например, с татарской гимназией в Саратове, открытой, прежде всего, усилиями энтузиастов. И учатся там не только дети татар, но и представители других национальностей. Можем, если хотим? На основе подобных гимназий можно было бы постепенно открывать новые школы, повышая престиж и языка в целом, и получения образования на татарском языке. Наши государственные мужи любят рассуждать об осмотрительности и осторожности в проведении национальной политики, что зачастую превращается в обычную волокиту. Вот как раз здесь и нужна была настоящая постепенность и продуманность, и в то же время жесткость и принципиальность — людей ведь сразу не переделаешь. Со средней школой конечно же напрямую связан и вопрос образования высшего и дальнейшего профессионального использования языка. И здесь есть над чем задуматься, а в этом направлении работы вообще непочатый край.
Сегодня же перед началом учебного года спускается, как и прежде, разнарядка, и бегают бедные учителя по квартирам будущих первоклассников, имеющих татарские фамилии, и уговаривают их родителей записать детей в татарские классы. А те, как истинные «прагматики», активно сопротивляются — пусть учится в русском, потому что «государственный» татарский язык в Республике Татарстан, по их мнению, не нужен. Вот-вот появится и пресловутое «пожелание» родителей, согласно которому в советское время в Казани вообще закрыли все татарские школы, вот-вот объявят татарский язык «неперспективным» (слово-то какое страшное...).
Татарский язык в настоящее время нуждается в последовательной государственной поддержке. Уповать на энтузиастов, на интеллектуалов, откровенно говоря, уже поздно. Надо поставить себе целью сделать язык привлекательным не только для татар, но и для всех жителей республики, чтобы у нас, в городах и деревнях, для всех людей, независимо от национальности, создалась по-настоящему комфортная языковая ситуация. В моем понимании, в данном случае абсолютно подходящим примером для подражания является пример далекого от нас географически Южного Тироля. Это северный район Италии, примыкающий к Австрии: 68% населения его составляют этнические немцы, 28% — итальянцы и 4% говорят на ладинском языке (это древний язык, похожий на ретороманский, встречающийся в Швейцарии). Население этой провинции в составе Италии довольно долго боролось за предоставление Южному Тиролю автономных прав, чего удалось добиться в 1972 г. В решении социальных, экономических вопросов эта провинция отличается по своим правам от прочих территорий Италии. Но сейчас не об этом. Одним из главных достижений автономии большинство южных тирольцев считает языковой паритет. Здесь это бросается в глаза даже внешне. Все (я подчеркну, именно все) надписи, которые можно встретить в городах и селениях этого красивого края, выполнены на итальянском и немецком языках, а в долинах, где проживают ладинцы, и на трех. Мне самому пришлось однажды посетить Южный Тироль, и, не зная итальянского, я, тем не менее, чувствовал себя здесь довольно комфортно, поскольку все вокруг мне было понятно и по-немецки.
Каждый, кто хочет получить работу в определенных сферах деятельности, должен доказать свое знание второго языка, причем существует разумная разница в требованиях: чиновник должен бегло говорить и писать на втором языке, а уборщице достаточно самых скромных знаний. Любопытно, что после проведения в 1981 г. переписи населения, когда каждый житель Южного Тироля должен был заявить о своей принадлежности к той или иной языковой группе, все — от субсидий до административных постов — стало распределяться с учетом установленных пропорций. Этот принцип тогда подвергался резкой критике, но все-таки устоялся и доказал свою жизнеспособность, став сегодня общепринятым.
Результатом языковой политики здесь стало то, что вопрос о национальной принадлежности для южных тирольцев возникает только за рубежом. В молодом поколении этого региона медленно выкристаллизовывается новая этническая общность — они все считают себя южными тирольцами вне зависимости от их родного языка. Да, не все представители старшего поколения восприняли это абсолютно беспрекословно — и сегодня немецкоязычные жители предпочитают смотреть австрийское телевидение, а пожилые итальянцы не особенно охотно учат немецкий язык. Но молодежь здесь вся (я опять хочу подчеркнуть, именно вся) двуязычна — для них нет проблемы: изъясняться по-итальянски или по-немецки. Каждый из них чувствует себя южным тирольцем, гражданином Италии и европейцем. Для достижения этого потребовалось много усилий, последовательное претворение в жизнь запланированной языковой политики. Это потребовало и нескольких десятилетий. Но результат-то впечатляет: мирным путем удалось добиться решения сложнейшей проблемы межнациональных отношений, добиться равного функционирования двух языков в одном регионе. Чем не пример для подражания?
Не могу здесь не упомянуть курьезный случай, произошедший недавно именно в связи с южнотирольским опытом. О нем я рассказал народному депутату Разилю Валееву и познакомил его с языковым законодательством этой провинции. Разиль Исмагилович по-настоящему заинтересовался этим примером, внимательно изучил документы и, когда утверждался бюджет Госсовета на следующий год, внес в него предложение о необходимости непосредственного знакомства с примером Южного Тироля. Когда об этом прознали корреспонденты вечно оппозиционной «Вечерней Казани», то в газете дали волю сарказму: какое же может быть двуязычие в Италии! Какие, мол, неграмотные у нас депутаты, которые так фантазируют, чтобы съездить за границу за государственный счет! А, оказывается, может такое быть, уважаемая «Вечерка», причем, не в пример нам, реальное двуязычие, не прописанное только на бумаге и, самое важное, принятое и понятое самим населением.
И обратим внимание, что такое положение с языками сложилось в Италии, являющейся не федеративным, а унитарным (и даже почти моноязычным) государством. Так что можно предполагать, что в федеративном государстве все подобное легче проводить в жизнь, ибо сама сущность федеративного государства требует равенства языков, культур, автономии регионов, и само федеративное государство должно прилагать усилия для достижения подобного паритета.
Государственная поддержка нужна не только языку в Республике Татарстан, государство, как это ни трудно, должно определиться со своим отношением к судьбе татарского языка и культуры вне пределов Татарстана, где ситуация вообще удручающая. И здесь важна позиция Президента и всех органов государственной власти. Татарстан — республика с многонациональным населением, и прекрасно то, что наш Президент всегда говорит именно о народе Татарстана. Татарская автономия, созданная в 1920 г., несовершенная, во многом фальшивая и уродливая, сформированная в жесткой иерархии советского национально-государственного строительства, рассматривалась как своеобразное возрождение порушенной татарской государственности. В сегодняшнее понятие «Республика Татарстан» вкладывается, однако, более широкий смысл. Но, хотим мы того или не хотим, параллельно она воспринимается многими татарами как татарское государство, Президент Шаймиев — как президент всех татар, Казань — как татарская столица. И такую ответственность мы также должны осознавать. Поэтому, мне представляется, что не только Всемирный конгресс татар или отдельные представители интеллигенции должны высказываться по актуальным проблемам, касающимся развития татарского языка и культуры в целом, но и высшие руководители республики время от времени могли бы открыто выражать свою точку зрения. Вот, например, проблема переписи, в которой татар разделили на несколько «самостоятельных народов». Или же проблема бессовестной, беззастенчивой «башкиризации»татар Башкортостана входе этой самой переписи населения, что, несомненно, можно квалифицировать как геноцид по национальному признаку в соседней республике. При этом ведь все переворачивается с ног на голову, и татары обвиняются во всех смертных грехах — они, дескать, присвоили все великие достижения «многовековой башкирской культуры», у истоков которой стоят чуть ли не эллины. Это выливается на голову обывателя со страниц газет и журналов, с экранов телевизоров, об этом говорится и с высоких трибун. Всем (подчеркну, именно всем) ведь известно, что во время переписи по всем районам Башкортостана откровенно спустили разнарядку, сколько процентов башкир должно быть в районе, чтобы в целом по республике получились «удобные» для руководства цифры. Если разнарядка не соблюдалась и процент получался заниженный, то наказывался непосредственно глава администрации (правда, если глава оказывался слишком ретив и процент получался завышенным, то это, мягко говоря, также не приветствовалось — альхены, да и только!).
Это ведь серьезнейшие вопросы, по которым обязательно надо выразить свое принципиальное мнение и отстаивать его. Разве эти проблемы чужды для Республики Татарстан, для решения вопросов татарского языка и культуры? Но высказалось ли наше руководство открыто по этим поводам? Увы, мы, как всегда, деликатно промолчали... Но если так все будет продолжаться, то в ближайшие десять-пятнадцать лет этнические татары вообще останутся в рамках географических границ нынешней Республики Татарстан, остальные будут элементарно ассимилированы. Тогда мы вполне можем исчезнуть даже раньше апокалипсического предсказания Гаяза Исхаки — в начале XX века в своей фантасмагории «Исчезновение через двести лет» он отводил татарам два столетия. С нашим всеобщим «прагматизмом», явно достойным иного применения, мы, пожалуй, добьемся этого намного раньше. И тогда в самом ближайшем будущем татарам, исконным жителям России, грозит перспектива превращения лишь в экзотическое национальное меньшинство, а далее и полное исчезновение.
Мне кажется, в данный момент мы просто обязаны особое внимание уделить городу и его жителям: город должен заговорить по-татарски. До настоящего времени же он только перемалывал литературный татарский язык. А надежда только на деревню как колыбель языка — это, увы, тщетная надежда. Это следует констатировать со всей откровенностью. Да, в деревне литературный язык сохраняется, для него деревенский уклад является пока единственной основой. Но согласиться следует и с тем, что именно большинство сельчан, перебравшись в города, к сожалению, превращается в истинных «языковых прагматиков» — они сами еще говорят по-татарски вполне прилично, поют песни, читают газеты, посещают театр, льют слезы, тоскуя по «родной сторонке», но их дети, в лучшем случае, владеют бытовым, так называемым «кухонным» языком. Причем родители к этому относятся спокойно: дескать, надо будет — и татарский выучат. А вопрос, кто учить будет, повисает в воздухе. Опять кто-то должен за это отвечать— школа, администрация и пр., но никак не родители. Сегодня значительная часть татар-горожан — выходцы из деревни. И получается зачастую так, что человек, который приезжает в город из деревни, вдруг начинает стесняться своего родного языка, хочет, чтобы его ребенок учился на русском, считает, что русский язык более необходим. Вообще, у горожан (и татар, и русских) отношение к деревне и деревенским жителям пренебрежительное. Такое мы наблюдаем не только в Татарстане. Татарский же язык по сей день считается символом деревни. Вот поэтому в городе сохраняется пренебрежительное отношение к «языку деревни». Разве переехавший в Казань деревенский житель этого не чувствует? И он начинает перестраиваться, подлаживаться под «прогресс». А городской татарской культурной традиции практически не сохранилось в силу известных причин. Это, на мой взгляд, одна из самых больших потерь нашего народа после 1552 г. Поэтому особенно актуально сегодня, опираясь на закон, совершенствуя его, сделать татарский язык привлекательным для горожан, изменить психологию горожан, преодолеть пренебрежительное отношение к татарскому языку, чтобы и он воспринимался как нормальный язык общения, как нормальный и естественный атрибут татарской культуры, чтобы у всех жителей было равное, уважительное отношение к обоим государственным языкам.
А что мы имеем теперь: татары-горожане в большинстве своем татарский язык не развивают, а бывшие сельчане основные силы затрачивают на усвоение русского языка. И что самое обидное: никак не меняют ситуацию те, кто, казалось бы, несет прямую ответственность за судьбу языка — многие из деятелей культуры и науки, литературы и искусства, не говоря уже о представителях политической элиты, не являются примером. Парадоксально, но факт: их дети, а тем более внуки, в абсолютном большинстве не владеют татарским литературным языком, и на них самих, собственно, и обрывается нить радетелей за его судьбу. Я много раз задавал себе вопрос: почему же так происходит? Почему человек, который сам действительно хорошо владеет татарским языком и с высоких трибун изрекает красивые слова об его будущем, в отношениях с собственными детьми оказывается беспомощным и несостоятельным? Почему его дети на ваше «исәнмесез» вдруг отвечают «здрасьте»? Нет у меня ответа на эти вопросы. Мне представляется, что одной из основных стратегических задач нашей культурно-языковой политики должно стать воспитание полноценной татарской городской интеллигенции. То, что сегодня именуется татарской интеллигенцией, по сути таковой не является. Потомственная татарская интеллигенция была вырезана в 20—30-е годы, она в одночасье не возродится, для ее возрождения требуется время, которого, пожалуй, нет, и условия, которые пока неблагоприятны. Значит, опять надо прилагать осмысленные усилия. Если у нас будет настоящая городская прослойка (а не вчерашняя деревенская, только ставшая городской), которая не только будет уметь говорить по-татарски, но и будет вносить реальный вклад в развитие татарской культуры, когда вырастет несколько поколений горожан, для которых родной татарский язык будет так же естественен, как воздух, тогда можно быть более спокойным, думая о перспективах татарского языка и культуры. Нынешнее состояние татарской культуры, мягко говоря, можно назвать сложным. Если человек имеет способности выше средних в этой сфере, он не может быть удовлетворен теми рамками, в которых ныне находится татарская культура. Талант должен расти, он вырастает из этих рамок и перестает быть татарским — он становится, например, «русским» танцовщиком Иреком Мухамедовым или «русской» актрисой Чулпан Хаматовой. И это опять-таки понятно: какие возможности у нас в Татарстане мы можем предоставить талантам такого уровня? Увы... похоже, так и будет продолжаться.
Многое в этом материале получилось, вероятно, слишком эмоциональным и пессимистичным. Но нельзя иначе. Если не бить сегодня в колокола, то наш язык ждет печальная судьба. Для равнодушного большинства все сказанное выше, возможно, вообще не проблема: ну и что с того? Но не все же среди нас равнодушны. Сама жизнь заставляет меня сегодня представлять судьбу языка и культуры именно в таком ракурсе, даже сознательно несколько сгущая краски. И пусть не обижаются и правильно поймут меня те, кто искренне переживает за судьбу своего народа, кто вкладывает все свои силы в развитие его языка и культуры, чьи дети прекрасно владеют родным языком. Пусть не обижаются на меня талантливые наши ученые и деятели культуры, которые внесли и вносят свой достойный вклад в духовное возрождение нации. Пусть правильно поймут меня и наши русскоязычные соотечественники: если правильно, грамотно и обдуманно будет построена наша языковая политика, то ни для кого не возникнут какие-то затруднения в усвоении языков и получении полноценного образования на любом из них. А знание нескольких языков еще никому никогда не мешало. Оно может только способствовать укреплению нашего сообщества, более глубокому и всестороннему взаимопониманию между его представителями.
И, наконец, самое главное — во всех столь сложных и деликатных вопросах надо всем нам быть разумными, ответственными, но в то же время исключительно последовательными и даже жесткими. Не стоило бы всего этого и начинать, если мы опять все можем превратить в кампанию. Пошумим, поговорим, а потом все опять пойдет по-старому. Это мы уже проходили.
Искандер Гилязов, доктор исторических наук
Источник: www.qazan-radiosi.com
